АА взрослеет. Краткая История АА (018)

Под влиянием эмоций я начал создавать несколько иной бумеранг, который позднее чуть не убил меня. В тот ранний период я должен был быть атлетом, поскольку я не был атлетом. Я должен был быть музыкантом, поскольку не мог повторить мелодию. Я должен был быть президентом в своем классе в интернате. Я хотел быть первым во всем, поскольку в своем извращенном, упрямом сердце я чувствовал себя самой последней Божьей тварью. Я не мог смириться с чувством неполноценности, и поэтому я стал капитаном бейсбольной команды и научился играть довольно прилично на скрипке и выступал с оркестром гимназии, хотя оркестр был ужасным. Я был лидером, и я должен был быть либо лидером, либо никем иным. Вот так все было. Все или ничего. Я должен быть Номером Один.

Затем все изменилось. В интернате я добился больших успехов. Я чувствовал себя уверенно при достаточно солидной денежной помощи деда и любви и уважения со стороны моих одноклассников. Я был личностью, значительной и реальной, но в моей жизни не хватало одного: любви. Но вот я познакомился с дочерью пастора и, несмотря на всю свою подростковую неуклюжесть, я завоевал ее. Теперь у меня была любовь, надежность и аплодисменты. Я был счастлив.

Но однажды утром в класс пришел наш директор, лицо его было грустным. Он сообщил нам, что этой ночью скоропостижно умерла моя девушка. Я погрузился в депрессию на целых три года. Я так и не закончил школу. Я просто не мог этого сделать, поскольку никак не мог примириться с потерей какой-то моей части, которая, как я думал, принадлежала мне. Здоровый парень, конечно, сильно бы переживал, но он никогда бы не опустился так глубоко и не оставался там так долго.

Но вот появилась Лоис, и я вдруг ожил. Мы поженились во то время, когда шла мировая война, и я был молодым офицером служившем в Нью-Бедфорде. Там мы вращались среди местного высшего общества. Впервые в жизни я увидел дворецкого. Но вот опять ко мне вернулось ужасное чувство неполноценности, застенчивости, из-за которых я мог произнести только одно-два слова. Я ничего не мог поделать с этим. Но вот однажды на вечеринке кто-то предложил мне коктейль Бронкса. Алкоголь был причиной смерти многих моих родственников, и меня предупреждали об этом. Но я все же выпил этот напиток, а потом еще и еще и еще. Это было чудо! Я нашел эликсир жизни! Самым волшебным образом рухнул тот барьер, который отделял меня от других людей. Я стал ближе к моим знакомым, а они ко мне. Наконец, я стал частью жизни. Я свободно разговаривал, общался. Это было недостающим звеном.

По окончании войны я вернулся из Франции, и мы с Лоис поселились в городе. Мне, бывшему офицеру, пришлось пойти работать клерком. Но это только подтолкнуло мои прежние амбиции. Я был лишь клерком в офисе Нью-Йоркской центральной железной дороги, но я намеревался стать президентом сталелитейной корпорации. Когда меня уволили с железной дороги за плохую работу, я поклялся, что покажу всем и этой железнодорожной компании тоже, на что я способен. Наконец, я попал на Уолл-Стрит — эту известную короткую улицу, которая вела к богатству, власти… или бедности. За несколько лет я заработал огромные деньги для такого молодого человека, как я. И меня совершенно не волновало, что стал пить, хотя Лоис все больше и больше волновалась по этому поводу. В этот период я пил, чтобы грезить об еще большей власти. Я хотел стать директором многих крупных предприятий; и я был очень близок к реализации своих амбиций. Но это был 1929 год, когда разразился кризис и когда люди теряли все. И хотя у меня было долгов на многие тысячи долларов, я был очень самонадеян. Я с отвращением смотрел на людей, ставших банкротами, которые бросались вниз с небоскребов. Я сказал сам себе и верил, что «Я смогу сделать это еще раз. Я уже сделал это однажды, значит, я смогу сделать это еще раз». Но я не смог сделать это еще раз. Алкогольная одержимость уже вынесла мне приговор; я уже не мог удержаться даже на первой ступеньке лестницы, ведущей к нормальной жизни. Так я начал свое падение в бездну. У меня больше не было точки опоры, и на Уолл-Стрит я был теперь просто «прихлебателем». Без денег и вечно пьяный, я дискредитировал себя повсюду. Люди прекрасно понимали, куда я скатываюсь. И, наконец, я дошел до того состояния, когда я пил уже не для того, чтобы грезить о власти; я пил, чтобы заглушить боль и забыться.

И вот когда я был уже на самом дне, появился шанс, который мог бы принести мне с Лоис многие миллионы долларов. Но для этого я должен был подписать официальный контракт, обязывающий меня отказаться от выпивки. В период действия данного соглашения, который мог быть достаточно длительным, я давал обязательство полностью отказаться от принятия алкоголя. Это была потрясающая возможность по всем меркам Уолл-Стрит. И я сказал себе: «Скоро я смогу вытащить Лоис из этого универмага, где она работает, чтобы кормить меня, и заработаю так много денег, как никогда раньше. На этот раз мы, наконец, будем победителями!»

Мы открыли в Вермонте огромный магазин. Я действительно намеревался соблюдать подписанное соглашение, и в течение двух или трех месяцев я не брал в рот спиртного. Бизнес раскручивался, и я поехал в командировку, посмотреть, как идут дела на местах. Как-то вечером я сидел с несколькими инженерами в моем гостиничном номере. Они предложили выпить. С большим облегчением я обнаружил, что с легкостью могу сказать «Нет». Я не забывал о данном обещании. Я все время помнил о Лоис. Но вечер продолжался, и я начал скучать. Бутылка ходила по кругу и, наконец, кто-то сказал: «Билл, это же яблочная водка «Jersey Lightning». Только попробуй». И вдруг я понял, что за все время, что я пил, я ни разу не пробовал именно эту водку. И я сказал: «Парни, маленькая стопка не повредит». Непонятным образом я тут же забыл и о Лоис и о моем обещании. Я мог думать только об этой яблочной водке. За какое-то мгновение моя безумная одержимость охватила меня вновь. В течение следующих трех дней я был в полном забытье. Затем мне позвонили мои новые партнеры и сказали, что разрывают наш контракт.

И вот тогда я действительно стал терять надежду. Мой психический распад прогрессировал очень быстро и неумолимо. Вскоре я очутился в больнице, первой из целой череды лечебниц, в которых я лежал в течение последующих двух лет. Но только в тот сентябрьский вечер 1934 года мы с Лоис услышали от врача, что меня ждет.

Покинув эту больницу в сентябре месяце, я не пил некоторое время из-за очевидного страха и постоянной настороженности.

Наступил ноябрь и по-прежнему не притрагивался к спиртному. Это было неслыханно. Но боязнь выпить постепенно ослабевала. Я уже не должен прилагать много усилий, чтобы подавить желание выпить. И я начал вести разговоры с людьми об алкоголизме. Когда мне предлагали выпить, я тут же откровенно рассказывал о характере своего заболевания. Это как бы защищало меня от соблазна выпить и оправдывало мое прошлое состояние. Во мне быстро росла уверенность в себе, а мои страхи постепенно исчезали. Каким-то образом мне удалось заработать несколько долларов. Может у меня все же не такой серьезный случай. Я сам себе доказал, что я могу остановиться, и я знал, как это сделать.

Был 1934 год. Праздновали день памяти погибших на войне. Лоис и мне надо было пойти в универмаг в Бруклине, где работала Лоис. Уолл-Стрит была закрыта для меня, и я начал думать, как мне дальше жить, чем я буду заниматься. И тут я подумал о гольфе. Я не играл в него уже много лет. Наш семейный кошелек был тощим, поэтому я сказал Лоис, что мог бы поехать на Стейтен Айленд, где были общедоступные поля для гольфа. Ей не удалось скрыть свое дурное предчувствие, но ей удалось сказать с радостью: «Ну, конечно же, поезжай. Это будет замечательно».

Я сел на паром, а затем на автобус. И вот я сижу рядом с человеком, у которого в руках винтовка для стрельбы по мишеням. Я тут же вспомнил однозарядный Ремигтон, который дед подарил мне, когда мне было одиннадцать. И мы разговорились о стрельбе.