Доктор Боб и Славные ветераны (028)

«Я позвонила доктору Смиту, и до сих пор точно помню свои слова, и то, каким резким был его голос, — вспоминала Дороти в 1954 году в разговоре с Биллом. — Он напугал меня до смерти. Я спросила: “Это доктор Смит, который помогает пьяницам?” Когда он сказал да, я заплакала и сказала, что мой муж алкоголик.

Он сразу же захотел узнать, сколько Кларенсу лет. “Тридцать четыре”, — сказала я. “Невозможно, ответил он, он еще недостаточно долго страдал. Не было еще никого, кто пришел бы в Сообщество таким молодым и выздоровел”».

Возможно, это было одной из тактических уловок доктора Боба в то время — предположить, что новичок еще не готов из‑за того, что он слишком молод, из‑за того, что это женщина, или из‑за того, что он еще недостаточно выстрадал. Будущие участники, таким образом, вынуждены были “доказать”, что они действительно готовы и хотят участвовать в программе.

Когда доктор Боб услышал о возрасте Кларенса, он, скорее всего, вспомнил о первом Эрни Г., которому также было меньше 35 лет, и который не смог добиться трезвости.

«Доктор Боб уже собирался положить трубку, — продолжает Дороти, — но затем он смягчился и сказал, что есть один человек в Кливленде, который, возможно, сможет помочь Кларенсу. И он дал мне адрес Ллойда Т.

Я поехала повидаться с Ллойдом. Он поговорил со мной, но они были очень скрытными в то время. Он не сказал мне как решить эту проблему. Но я знала наверняка, что это было связано с Оксфордской группой, — говорит Дороти, и описывает себя в ту пору как ожесточенную и скептически настроенную. — Я решила, что сделаю вид, что согласна с их программой, если Кларенса в нее возьмут».

Итак, она купила своему мужу билет на автобус до Акрона. В Акроне Кларенс согласился лечь в госпиталь, где и провел неделю. Он вспоминает, как приходил Пол С. и съедал его завтрак, затем приходил снова и ел его ланч. «Я не мог ничего есть», — рассказывает Кларенс.

«Позже пришел доктор Боб и приступил к делу. Он сел на край моей кровати и сказал: “Ну что ж, и что Вы обо всем этом думаете?” Затем он сделал паузу и посмотрел на меня с сомнением. “Я не знаю, готовы ли Вы к этому. Вы еще достаточно молоды”. Я уже похудел до 135 фунтов, у меня не было работы, не было приличной одежды и не было денег. Я не знал, насколько еще более готовым можно быть — вспоминает Кларенс. — И все же я должен был убедить их, что я действительно готов.

Затем он спросил: “Вы верите в Бога, мой юный друг?” (он всегда называл меня “юный друг”. Когда он называл меня Кларенсом, я знал, что я что‑то натворил.)

— А какое это имеет отношение к делу?

— Прямое, — ответил он.

— Я думаю, что да.

— “Думаю” не означает ничего! Или вы верите, или нет.

— Да, я верю.

— Хорошо, — ответил — доктор Боб. Это уже кое‑что. Ладно, слезайте с кровати и становитесь на колени. Мы будем молиться.

— Я не умею молиться.

— Я предполагал, что Вы не умеете, но это ничего. Просто повторяйте за мной, и этого пока достаточно.

Я выполнил все, как мне было приказано, — рассказывает Кларенс. — Рекомендаций за этим не последовало».

(Доктор Боб всегда был уверен в своей вере, рассказывает Кларенс. Если кто‑нибудь задавал ему вопрос о программе, его обычным ответом было: «А что говорится в Библии?» Например, если его спрашивали: «А что означает “Первым делом — главное?”», — у доктора Боба всегда была наготове подходящая цитата: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам»[19].)

По воспоминаниям Дороти: «Кларенс пошел на собрание у Т. Генри прямо из госпиталя. Я не видела его все это время. Мать Ллойда отвезла меня туда.

Даже в те дни они обычно приглашали только одного человека для разговора, — замечает она мимоходом. — Спонсорство тогда уже начиналось, и они действительно были достойными спонсорами. Нам регулярно звонили, и Ллойд постоянно заезжал повидаться с нами.

Проделать путь к той двери оказалось одной из самых трудных задач, которые мне когда‑либо приходилось решать, — продолжает она. — Мне не хотелось встречаться с кучкой пьяниц, и не хотелось знакомиться с их женами.

Я вошла туда, и все эти люди подошли ко мне. Одной из самых первых была Анна Смит. Кто‑то представил мне ее как миссис Смит, и она сказала: “Зовите меня Анной”. И это помогло. Я с трудом могла даже говорить. Казалось, это пробило скорлупу, в которую я пряталась все эти годы.

До того момента я думала, что Кларенс пал уже так низко, что ниже некуда, воруя деньги на выпивку у меня из сумочки. Я думала, что никто на свете не сможет сказать мне о нем ничего хорошего. Билл В. Х. подошел ко мне и сказал: “Я хотел бы познакомиться с Вами. Мы полагаем, что Кларенс — совершенно замечательный человек, и мы хотим убедиться, что Вы его стоите”. И это помогло мне больше, чем вы можете себе представить. Достаточно ли я хороша для этого пьяницы!

Никогда не забуду этого собрания. Там было около 50 человек. Гостиная была битком набита, а это была большая гостиная. Я думаю, что выступал Пол С., потому что он поразил меня верой, которая в нем чувствовалась.

Но больше всего меня поразило чувство радости, которое там присутствовало. Все казались счастливыми, даже все те женщины, которых, как я думала, мне не хотелось видеть, и я подумала: “Если бы только я могла быть такой же, как они. Если бы только у меня были такие же друзья, как они”. Жизнь началась для меня заново в тот вечер. Я поняла это сразу же, там и тогда.

Я вспоминаю, как Генриетта Д. говорила о вере. Ее слова были как молоток, отсекающий все страхи, когда она сказала: “У Бога есть план.”

Никогда в жизни я не испытывала такого воодушевления. Я пришла домой после того собрания, и первый раз за многие годы опустилась на колени. И я сказала: “Боже, если у тебя есть план для меня, я последую ему. Я не хочу никаких своих собственных планов”.

Еще одно проявление заботы меня очень тронуло, — рассказывает Дороти. — Они раздавали небольшие записные книжки с адресами, в которых были имена всех участников. Очень немногие люди, конечно, имели тогда телефоны. Мы все были слишком бедны. Но там были номера тех, у кого телефоны были. И когда они говорили: “Приходите к нам в гости в любое время”, — слова эти были искренни. Я это точно знала».

Как показывают ежедневные звонки Анны Генриетте Д., «которые значили для меня все», телефонная связь играла важную роль в АА с самого начала.

Алекс М., который пришел в АА в 1939 году, вспоминает: «Боб Е. делал небольшие адресные книжки (как делали впоследствии Элджи Р. и другие), и каждый из нас получал одну из них. Они говорили: “Опусти пять центов в телефонный автомат и позвони кому‑нибудь из нас, прежде чем ты выпьешь. Если никто не ответит, позвони кому‑нибудь другому”».

Джон С., вступивший в АА в 1940 году, считал своего друга Уэйда чокнутым. «Он набирал чей‑нибудь номер и спрашивал: “Как дела?.. Хорошо. А как твой голубчик?” — И на этом заканчивал разговор. Я думал, что у него телефонная болезнь. А он просто поддерживал связь».

(Кстати, слово «голубчик» в отношении новичков и потенциальных участников было, по–видимому, придумано самим доктором Бобом. «Он использовал это слово», — говорит Смитти. А один АА–евец вспоминал, что доктор Боб часто объявлял на собрании: «Тут такое дело, в палате номер N лежит голубчик, который требует некоторого внимания». Или, например, он мог, говоря о пациенте, называть его «овощ».)

Контакты по телефону или личные контакты были необходимы. «Единственной проблемой было то, что между вечерами по средам проходило очень много времени, — рассказывает Дороти, — я видела, как Кларенс начинал нервничать. Тогда я говорила: “Что ж, давай поедем к Генриетте и Биллу Д”. Мы собирались и ехали к ним. Они могли обедать, или заниматься чем‑нибудь еще, но они всегда гостеприимно принимали нас. И мы знали, что они рады нас видеть.

Мы чувствовали такое же отношение со стороны Боба и Анны. Вы помните, насколько бедными они были тогда. Иногда на обед у них были только хлеб и молоко. Но всегда находилось немного хлеба и молока для нас. И Анна подавала их так мило, как будто это был праздничный обед.

Вы знаете эту фразу из Большой Книги о том, что все мы были людьми, спасшимися после кораблекрушения. Это было действительно так. У нас была именно такая близость. Это была группа пионеров, и никто не был абсолютно уверен, что все получится, и поэтому вряд ли вы могли в этом перестараться. Никто не мог вам ничего гарантировать. И еще, была дружба. Ни у кого из нас до этого не было друзей. Мы потеряли всех своих друзей».