Исповедь

Сейчас я могу сказать о себе, что я – алкоголик, и при этом не испытывать чувства стыда. Сейчас я могу говорить об этом спокойно, а иногда даже с гордостью. Но не всегда было так…

В 1975 году я закончил Московский институт иностранных языков, и мне сразу предложили работать в Комитете государст­венной безопасности. Не скрою, я пребывал в состоянии эйфории. В 23 года у меня уже была престижная работа, я женился, у меня родился ребенок. Через какое-то время я начал работать в Управ­лении внешней разведки. Я участвовал в переговорах Крючкова и Андропова с начальниками разведок многих стран. Меня привле­кали к переговорам, которые велись руководством нашей разведки с генеральными секретарями компартий различных государств, которые приезжали, чтобы обучаться здесь разведывательному делу. Моя карьера складывалась как нельзя более удачно. И, наверное, так бы и продолжалось. Сейчас у меня были бы большие “звезды” на погонах. Но судьба распорядилась по-другому.

По роду работы я должен был постоянно участвовать в различных приемах, которые без спиртного никогда не обходились. Поначалу мне это нравилось, и я не видел в этом какой-либо опасности. Я считал совершенно нормальным выпить рюмки две- три, тем более в торжественной обстановке, среди сильных мира сего. К тому же я стал замечать, что, выпив, я перевожу лучше: у меня появлялась раскованность в движениях, язык становился более развязным, а перевод – более непринужденным. Все выпивали, выпивал и я, испытывая при этом одно лишь удовольствие. Так продолжалось года три, а может быть, четыре. Постепенно я стал замечать, что дозы выпитого мной все увеличиваются, и без выпивки я уже не могу жить.

Я вставал утром, и для того, чтобы привести себя в нормальное рабочее состояние или хотя бы доехать до работы, мне нужно было обязательно опохмелиться. Чтобы хоть как-то закончить свой рабочий день, мне тоже надо было принимать немалые дозы алкоголя. Настал тот момент, когда у меня начались неприятности на работе.

Мало того, все стали замечать, что от меня несет перегаром, а лицо помятое и несвежее. Хуже всего было то, что у меня начали дрожать руки. Доходило до неприятных ситуаций. Когда на одном из приемов я должен был поднять бокал и произнести тост, генерал, который сидел во главе стола, при всех сказал: “Саша, в чем дело? Почему у тебя дрожат руки? Ты что, малярией заболел?” Я быстро поставил бокал, потому что не мог держать его в руках, настолько сильный был тремор. Или последний случай, после которого началось мое окончательное падение.

Шли переговоры начальника разведки Ганы и Крючкова. Я был с сильнейшего похмелья. Что именно я переводил тогда, не помню. Помню только жуткое состояние, когда я не мог взять в руки ни вилку, ни нож. Я сидел перед пустой тарелкой, спрятав руки под стол. Наконец я сказал, что после отравления плохо себя чувствую, и попросил разрешения выйти прямо во время важнейших переговоров. В коридоре сестра-хозяйка, сжалившись, налила мне полстакана водки. Я залпом выпил ее, и только тогда дрожь немного утихла. Одновременно начались проблемы с семьей – постоянные скандалы, после которых жена пыталась разводиться, а я уходил из дома. Пьяные драки, когда маленькая дочь кричала, вцепившись в мое колено: “Папа, не бей маму! Я тебя ненавижу!” Но я был безразличен к этим душераздирающим сценам, моя личная проблема состояла только в том, что все эти люди мне мешают жить, потому что они мешают мне пить. Я ушел из семьи, скитался по чужим квартирам. В моменты редких отрезвлений осознавал весь ужас своего положения. И однажды я просто не вышел на работу, купил билет в Сочи и решил покончить с собой. Прилетев в Сочи, неделю я пил, растратил казенные деньги, которые прихватил с собой, и пошел к морю топиться. Но перед тем, как утопиться, я решил выпить последнюю бутылку портвейна. Денег не было, и я решил продать с себя рубашку. А поскольку я был офицером КГБ, исчезнувшим в неизвестном направлении, то уже на второй день на меня объявили всесоюзный розыск. К тому же у меня были ключи от сейфа, в котором находились секретные документы. Когда я продавал рубашку, натолкнулся на своего коллегу. Он сказал мне: “Саша, ради Бога, не убегай, потому что вся Москва на ногах”. Я ответил: “Если ты мне дашь бутылку портвейна, можешь делать со мной все, что угодно”. Он купил мне бутылку и позвонил. Первым же рейсом меня отправили в Москву. И в первый раз (это был 1984 год) я попал в психиа­трическую клинику в специализированное отделение, и так началось мое знакомство с “психушками”.

С 1984 по 1990 год я находился на лечении в наркологических и психиатрических больницах четырнадцать раз. За эти шесть лет я успел три раза закодироваться по методу Довженко, два раза мне вшивали “эспераль”. Почти после каждого курса лечения мне вводили внутривенно препарат “торпедо”, и каждый раз я писал расписки, что не буду пить, потому что в ином случае могли наступить остановка дыхания и паралич сердца. И каждый раз я срывался и запивал снова.

К этому времени мне было совершенно ясно, что я серьезно болен и сам справиться со своими проблемами не могу. Я прекрасно понимал, что я алкоголик, и когда мне в очередной раз предлагали какое-то лечение, то я делал это только по настоянию моих родителей. Я осознавал безвыходность моей ситуации, а также то, что нет методов и способов, которые могли бы мне помочь.

Я был на самом краю гибели, когда мне предложили лечение в только что открывшемся советско-американском Центре реабилитации алкоголиков по новой уникальной системе. Я не верил ни во что, но у меня не было выбора. Я тешил себя надеждой, что в течение 28 дней просто отлежусь в чистой постели, так как в последнее время такое удовольствие мне выпадало не часто – я ночевал на вокзалах и на чердаках или с бомжами в глухих подвалах. Часто, когда я выпивал, меня почему-то тянуло в Ленинград. Я садился на поезд трезвым, насколько это было возможно. В поезде, пока доезжал до Ленинграда, напивался. И дальше Московского вокзала никуда не попадал. Там уже знали меня: “А, наш “москвич” приехал!” Давали мне двадцать копеек на электричку, и я пятью электричками в течение трех дней добирался назад до Москвы. А тут мне выпадала возможность нормально поесть и отоспаться.

Я узнал, что лечение стоит полторы тысячи рублей. Для меня это было шоком, потому что таких денег у моих родителей не было. Но мать с отцом были единственными людьми, которые в меня верили и понимали, что алкоголизм это не распущенность, а тяжелая болезнь. Помню, как мама, рыдая, сказала: “Ну, конечно, мы займем денег, может быть, это поможет”. Поэтому я прекрасно понимаю состояние тех матерей и жен, которые в отчаянии готовы заложить последнее кольцо или снимают с себя последнюю одежду, чтобы собрать деньги на лечение мужа или сына.

Первые слова, которые я услышал в Центре, были следующие: “Постарайся быть непредубежденным, держи свой ум и сердце открытыми. Просто будь открыт новому опыту”. По натуре я человек организованный, дисциплинированный, и решил по­следовать совету.

Все 12 шагов я принял сердцем. Этим принципам я и старался следовать в первые месяцы, а затем и год своей трезвой жизни.

Да, я уже не пил целый год и едва верил своему счастью. К бутылке меня больше не тянуло, и я решил заработать побольше денег для своей новой жизни. Я устроился работать в Оружейную палату Московского Кремля. У нас там был свой киоск, мы продавали знаменитые палехские шкатулки и другие изделия русских народных промыслов. И поскольку я человек комму­никабельный и знал иностранные языки, мне было особенно легко общаться с иностранцами. Это был неплохой бизнес. В какой-то момент я даже увидел в этом свое призвание – торговать этими шкатулками. Тем более, что часто нам платили валютой.

Дела у меня пошли в гору. Но приблизительно через полгода я обратил внимание на то, что моя жизнь стала унылой и серой, а шкатулки и их покупатели снились мне ночами. Те духовные устремления, которые пробудила во мне Программа “12 шагов”, уходили куда-то глубоко внутрь, а на поверхности обозначалась лишь скучная, бессмысленная жизнь, которая меня убивала. Но я уже не затуманивал свои мозги алкоголем и поэтому все чаще стал задумываться о том, для чего я живу и что я делаю. Радости от жизни я не ощущал и готов был вновь запить, но теперь уже от духовного голода. Бизнес и много денег не приносили удо­влетворения. Я оживлялся только тогда, когда приходил в Центр на собрания нашей группы или когда меня просили поговорить с каким-нибудь новичком – очередным горьким пропойцей. Тут я обретал дар речи: радость от этого общения, когда я мог помочь страдающему человеку, была огромной. Я видел, что, общаясь с другими людьми, такими же несчастными, каким был я сам недавно, я стал чувствовать себя гораздо лучше. Это был взаимополезный и плодотворный процесс. И тогда я окончательно понял, что торговля шкатулками – это не то дело, ради которого я был рожден, и что я пришел в этот мир через личные страдания для другой, более высокой цели. И я начал создавать свой Центр. Теперь я со всей ответственностью могу заявить, что весь год, который ушел у меня на организацию этого Центра, я испытывал поддержку Высшей Силы, поддержку Господа Бога. У меня все получалось. Мне нужно было найти помещение, и я нашел его. Я стал собирать команду людей, которые должны были работать в Центре. И ко мне пришли психологи-специалисты высшего класса.

Сейчас, хотя мы работаем только год, я уже вижу результат. Этот результат – люди, которым мы помогли избавиться от страшной зависимости и вновь обрести радость полноты жизни. И я также чувствую себя счастливым. Я занимаюсь делом, о котором знаю не понаслышке, и я нужен этим людям, самым несчастным и тяжело больным, от которых отвернулся весь мир. И увидеть искру надежды на исцеление в их глазах для меня стало смыслом жизни.