Передай это дальше – (038)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Джо Хиршхорн вспоминал и Билла, и Клинта с большой теплотой. Он описывал Клинта как «умного парня и хорошего человека» и не помнил, чтобы у того были проблемы с выпивкой.

С Биллом всё было иначе.
«Он был ужасен. Он был алкоголиком. Но он мне нравился. Он был одним из самых умных аналитиков на Уолл-стрит. Аналитиков было много, но они не имели ни малейшего понятия, что делают. А Билл — настоящий профессионал. Я им восхищался. Я помогал ему. 
Знаете, бывало, он напивался прямо у офиса на 50-й Брод. Мы с ребятами спускались вниз, подбирали его, несли в мой большой кабинет и клали на диван — отлежаться». 

Остальные на Уолл-стрит, по словам Джо, отвернулись от Билла из-за выпивки. Он обещал одно, а через пару дней снова срывался. 
«Он мог упасть на улице или в вестибюле здания. Для многих это было слишком неловко.» 

К 1933 году, признался Джо, он, вероятно, был единственным, кто всё ещё имел с Биллом дело. Но даже так — это приносило прибыль: 
«Он дал мне анализ одной акции, которая выросла с $20 до более чем $200. Это был успех.» 

Их сотрудничество оборвалось в том же году, когда Билл поехал за Хиршхорном в Торонто, где тот начинал горнодобывающий бизнес, который впоследствии сделал его одним из богатейших людей страны.

После некоторых трудностей на границе из-за опьянения (вероятно, именно тот случай описан Клинтом), Биллу всё же удалось добраться до Торонто, где он поселился в люксе Хиршхорна в отеле Royal York. Однако он почти не работал и вскоре его пришлось отправить домой.
Связь с Хиршхорном была последним шансом Билла на Уолл-стрит.

Билл и Лоис продолжали жить по адресу: Клинтон-стрит, 182, в квартире на втором этаже, которую доктор Бёрнэм когда-то построил для своей жены. К тому моменту он уже вступил в новый брак и переехал. 
Лоис продолжала работать в Macy’s — в 1933 году её зарплата составляла $22.50 в неделю плюс 1% от продаж. 

Это был самый тёмный период их совместной жизни. «Иногда я крал деньги из тонкого кошелька своей жены, когда утренний ужас и безумие брали верх. Опирался на подоконник, качаясь, или смотрел в аптечку, где лежал яд — проклиная себя за слабость.  Были побеги из города в деревню и обратно, в попытке сбежать от реальности. Потом наступила та ночь, когда физическая и душевная мука была столь адской, что я боялся, будто вылечу из окна вместе с рамой… Пришёл врач с тяжёлым седативом… Люди боялись за мою психику. Я тоже».

Всё ещё случались моменты, когда Билл пытался завязать или делал другие решительные попытки бросить пить. Однажды Лоис взяла трёхмесячный отпуск в Macy’s, и они провели всё лето на ферме в Вермонте — в доме доктора Леонарда Стронга-младшего и его жены, сестры Билла, Дороти. Всю эту летнюю пору Билл упорно трудился на ферме. Он был трезв. Но стоило им вернуться в Бруклин, как он снова начал пить. Они с Лоис долго разговаривали об этом. Он отчаянно старался остановиться. 

К концу 1933 года они оба уже теряли надежду. Всё оказалось тщетным — и особенно болезненно было то, что он сорвался сразу после, казалось бы, успешного и трезвого лета на ферме. Помимо Лоис и её отца, у Билла теперь оставались лишь два человека, кто продолжал стоять на его стороне: его сестра Дороти и её муж, как и мать Билла, остеопат. Часто доктор Стронг помогал Биллу справиться с ужасными похмельями и обсуждал с ним его проблемы.

Именно Леонард в конце концов устроил Биллу лечение в госпитале Чарльза Б. Таунса на Сентрал-Парк Уэст — одном из немногочисленных заведений, специализировавшихся на помощи алкоголикам. 

Это было в 1933 году. Лечение стоило очень дорого, и Стронг сам оплатил расходы. 

Этим госпиталем руководил доктор Уильям Дункан Силкуорт — человек, чьё понимание природы зависимости окажет на Билла глубочайшее влияние. 

«Когда я начал выходить из алкогольного тумана после первой детоксикации, я увидел его он сидел у моей кровати. От него словно исходило тепло — мощный, невидимый поток доброты и понимания. Я сразу это почувствовал, хотя он почти ничего не говорил. Он был невысокого роста, на вид около шестидесяти. Его голубые глаза, полные сочувствия, заглянули в меня — и увидели всё. Шапка абсолютно белых волос придавала ему почти неземной облик. И даже в своём затуманенном состоянии я понял — этот человек знает, что со мной происходит».