АА взрослеет. Краткая История АА (019)
Бесплатная Помощь
АА взрослеет. Краткая История АА (019)

АА взрослеет. Краткая История АА (019)

АА взрослеет. Краткая История АА (019)

Глава II. ТРИ ЗАВЕТА СООБЩЕСТВА АНОНИМНЫХ АЛКОГОЛИКОВ

В это время совершенно неожиданно наш автобус наезжает на другой, ехавший впереди автобус. Удар был не сильным и повреждения были небольшие. Мы с моим спутником вышли на дорогу и стали дожидаться другого автобуса. Так, обсуждая огнестрельное оружие, мы вдруг заметили неподалеку что-то наподобие питейного заведения. Он спросил, «А как насчет того, чтобы пропустить по маленькой?» И я ответил, «Прекрасно, я готов». Мы зашли в это заведение. Он заказ скотч, а я имбирный эль. «Вы что не пьете?» «Нет, — ответил я. — Я один из тех, кто не может управлять этим». И я стал рассказывать и об аллергии на алкоголь, и о навязчивой идее, и вообще об алкоголизме. Я рассказал ему, как пережил эти ужасные времена, когда пил, и что теперь я полностью разделался с этим. Я подробно рассказал ему об этой болезни.

Мы сели на другой автобус и вот, наконец, мы очутились перед деревенской гостиницей на Стейтен Айленде. Я собирался пойти на поле для гольфа, которое было неподалеку, а моему спутнику надо было сесть еще на один автобус, чтобы добраться до стрельбища. Но был уже полдень, и мой спутник сказал мне: «Пойдемте и перекусим немного. И я бы не отказался от еще одного стаканчика». На этот раз мы сидели за стойкой бара. Как я уже говорил, это был день памяти погибших на войне. Народу все прибавлялось. Это были, в основном, постоянные посетители. И вот уже отовсюду слышался знакомый шум подвыпившей компании. Мы с приятелем продолжали наш разговор о стрельбе. Бутерброды и еще одна порция выпивки для него, бутерброды и еще одна порция эль для меня.

Я опять стал вспоминать о том, как мы отмечали этот день во Франции, какая это была радость, и какой это был праздник. Я больше не слышал, что говорил мой собеседник. Вдруг бармен — огромный ирландец — подошел к нам с широкой улыбкой на лице. В каждой руке он держал по стаканчику с выпивкой и воскликнул: «Парни, выпивка за счет заведения! Ведь сегодня праздник — день памяти погибших на войне». Без колебаний я взял стопку и выпил. Мой спутник в ужасе смотрел на меня. «О, Боже!» — воскликнул он. — Неужели вы можете пить после всего того, что рассказали мне? Вы, должно быть, сошли с ума!» И я ответил: «Именно».

На следующее утро около пяти часов Лоис нашла меня без сознания недалеко от нашего дома. Падая, я ударился о железную решетку, и из огромной раны на голове у меня шла кровь. В руках я все еще сжимал сумку с клюшками для гольфа. Когда я пришел в себя, мне нечего было сказать. Да и что тут можно было сказать? Мы опять пошли на дно. Я опять запил — одну, две, три бутылки джина в день. Я знал, что уже не смогу остановиться.

Но вот однажды днем у нас зазвонил телефон. Это был Эбби, мой старый друг по интернату и собутыльник. Даже по телефону я почувствовал, что он был трезв. Я не мог припомнить и раза, чтоб в Нью-Йорке он был трезвым. Еще в те времена я считал его безнадежным. И действительно я слышал, что они хотели избавиться от него из-за его алкогольного безумия. Я с радостью сказал: «О, приходи. Вспомним наши старые времена». Почему я так сказал? Может потому, что мое теперешнее состояние было невыносимым, и я догадывался, что у меня нет будущего. Вскоре Эбби стоял в дверях, широко улыбаясь. Мы прошли на кухню и сели там друг против друга. На столе между нами стояла большая бутылка джина и ананасовый сок.

Я сразу же почувствовал, что в Эбби что-то изменилось. И это не только то, что он был трезв. Но я никак не мог выразить это ощущение словами. Я предложил ему выпить и он отказался. Наконец я спросил его: «В чем дело? Ты ведь сказал, что бросил пить. Но в то же время ты сказал, что что ты
не в «завязке». Что случилось? »

«Знаешь, — сказал Эбби, — я обрел религию».

Эти слова ошеломили меня — Эбби и религия! Может его алкогольное безумие перешло в религиозное безумие. Для меня это было полным разочарованием. Я учился в прекрасном инженерном колледже, где у меня составилось представление о том, что человек является Божеством. Но я должен был соблюдать приличия, поэтому я добавил: «Эбби, а что это за религия?» «Знаешь, вряд ли я могу точно назвать ее. Я просто вхожу теперь в группу людей, Оксфордскую группу, хотя и не разделяю всех их учений. Но эти люди подали мне потрясающие идеи. Я должен был понять, что я сражен; я должен был понять, что мне надо критически оценить себя и признаться в своих ошибках перед другим человеком честно и в доверии; я должен был понять, что я обязан возместить тот вред, что я нанес другим людям. Мне сказали, что я должен совершенно бескорыстно приносить своего рода «пожертвования», что я должен открыть себя людям.

А сейчас, — добавил он, — насколько я понимаю, ты будешь смеяться над этим, но они учили меня, что я должен молить Бога, каким я его себе представляю, чтобы он дал мне силы исполнить эти простые правила. А если я не верю, что Бог вообще существует, я должен попробовать обращаться к Богу, который мог бы быть. И знаешь Билл, странная вещь, но даже до того, как я проделал все это, как только я решил, что попытаюсь с открытым сердцем сделать это, мне показалось, что моя проблема алкоголизма просто улетучилась из меня. И это совсем не похоже на старание воздержаться от употребления спиртного. На этот раз я почувствовал полное освобождение от этого желания и, знаешь, я уже не пил много месяцев».

Эбби не пытался давить на меня или обращать меня в свою веру. Вскоре он ушел. Несколько дней я продолжал пить. Но каждый раз при пробуждении я вспоминал о своем друге. Я не мог забыть того, о чем он мне поведал. Будучи собратьями по несчастью, один алкоголик разговаривал с другим.

Мои настроения колебались от восстания против Бога к надежде и потом обратно. Однажды, находясь в слезливом настроении, мне в голову пришла потрясающая мысль. Я решил, что пришло время мне самому провести некое религиозное исследование. Вспомнив, что при Голгофской церкви Сэма Шумейкера действовала миссия, куда друзья Эбби по Оксфордской группе поместили его, я решил поехать и посмотреть, что там происходит. Я вышел из подземки на пересечении Четвертой Авеню с Двадцать третьей стрит.

Я довольно долго шел по Двадцать третьей стрит. Это был довольно долгий пеший путь по 23-й авеню, и я стал останавливаться у каждого бара. Большую часть дня я провел в барах и совсем забыл о миссии. Уже стемнело, когда у меня в баре завязалась оживленная беседа с финном по имени Алек. Он рассказал мне, что в своей стране был мастером по изготовлению парусов и рыбаком. И при слове «рыбак» у меня что-то щелкнуло внутри. Я вдруг вспомнил о миссии. Там я обязательно встречу ловцов. Странно, но мне показалось, что это прекрасная идея. Я уговорил Алека пойти со мной и вскоре мы ужу стояли перед дверью миссии. Текс Франциско, бывший алкоголик, встречал нас у дверей. Он заведовал этим местом и попросил нас удалиться. Такое обращение разозлило (уязвило) нас, ведь мы пришли с добрыми намерениями.

Как раз в этот момент появился широко улыбающийся Эбби, который спросил: «А как начет тарелки бобов?» После еды у нас с Алеком немного просветлело в голове. Эбби сказал нам, что скоро в миссии начнется встреча, и спросил, не хотели бы мы остаться. Конечно, мы хотели, ведь именно для этого мы и были здесь. Вскоре мы втроем уже сидели на жестких деревянных лавках, расставленных в помещении. Я раньше никогда не посещал миссионерские организации и немножко поеживался, глядя на собравшихся — это были, в основном, опустившиеся люди. В помещении пахло смесью пота и алкоголя. Я хорошо представлял себе, какие страдания претерпевали собравшиеся здесь люди.