АА взрослеет. Краткая История АА (019)
Глава II. ТРИ ЗАВЕТА СООБЩЕСТВА АНОНИМНЫХ АЛКОГОЛИКОВ
В это время совершенно неожиданно наш автобус наезжает на другой, ехавший впереди автобус. Удар был не сильным и повреждения были небольшие. Мы с моим спутником вышли на дорогу и стали дожидаться другого автобуса. Так, обсуждая огнестрельное оружие, мы вдруг заметили неподалеку что-то наподобие питейного заведения. Он спросил, «А как насчет того, чтобы пропустить по маленькой?» И я ответил, «Прекрасно, я готов». Мы зашли в это заведение. Он заказ скотч, а я имбирный эль. «Вы что не пьете?» «Нет, — ответил я. — Я один из тех, кто не может управлять этим». И я стал рассказывать и об аллергии на алкоголь, и о навязчивой идее, и вообще об алкоголизме. Я рассказал ему, как пережил эти ужасные времена, когда пил, и что теперь я полностью разделался с этим. Я подробно рассказал ему об этой болезни.
Мы сели на другой автобус и вот, наконец, мы очутились перед деревенской гостиницей на Стейтен Айленде. Я собирался пойти на поле для гольфа, которое было неподалеку, а моему спутнику надо было сесть еще на один автобус, чтобы добраться до стрельбища. Но был уже полдень, и мой спутник сказал мне: «Пойдемте и перекусим немного. И я бы не отказался от еще одного стаканчика». На этот раз мы сидели за стойкой бара. Как я уже говорил, это был день памяти погибших на войне. Народу все прибавлялось. Это были, в основном, постоянные посетители. И вот уже отовсюду слышался знакомый шум подвыпившей компании. Мы с приятелем продолжали наш разговор о стрельбе. Бутерброды и еще одна порция выпивки для него, бутерброды и еще одна порция эль для меня.
Я опять стал вспоминать о том, как мы отмечали этот день во Франции, какая это была радость, и какой это был праздник. Я больше не слышал, что говорил мой собеседник. Вдруг бармен — огромный ирландец — подошел к нам с широкой улыбкой на лице. В каждой руке он держал по стаканчику с выпивкой и воскликнул: «Парни, выпивка за счет заведения! Ведь сегодня праздник — день памяти погибших на войне». Без колебаний я взял стопку и выпил. Мой спутник в ужасе смотрел на меня. «О, Боже!» — воскликнул он. — Неужели вы можете пить после всего того, что рассказали мне? Вы, должно быть, сошли с ума!» И я ответил: «Именно».
На следующее утро около пяти часов Лоис нашла меня без сознания недалеко от нашего дома. Падая, я ударился о железную решетку, и из огромной раны на голове у меня шла кровь. В руках я все еще сжимал сумку с клюшками для гольфа. Когда я пришел в себя, мне нечего было сказать. Да и что тут можно было сказать? Мы опять пошли на дно. Я опять запил — одну, две, три бутылки джина в день. Я знал, что уже не смогу остановиться.
Но вот однажды днем у нас зазвонил телефон. Это был Эбби, мой старый друг по интернату и собутыльник. Даже по телефону я почувствовал, что он был трезв. Я не мог припомнить и раза, чтоб в Нью-Йорке он был трезвым. Еще в те времена я считал его безнадежным. И действительно я слышал, что они хотели избавиться от него из-за его алкогольного безумия. Я с радостью сказал: «О, приходи. Вспомним наши старые времена». Почему я так сказал? Может потому, что мое теперешнее состояние было невыносимым, и я догадывался, что у меня нет будущего. Вскоре Эбби стоял в дверях, широко улыбаясь. Мы прошли на кухню и сели там друг против друга. На столе между нами стояла большая бутылка джина и ананасовый сок.
Я сразу же почувствовал, что в Эбби что-то изменилось. И это не только то, что он был трезв. Но я никак не мог выразить это ощущение словами. Я предложил ему выпить и он отказался. Наконец я спросил его: «В чем дело? Ты ведь сказал, что бросил пить. Но в то же время ты сказал, что что ты
не в «завязке». Что случилось? »
«Знаешь, — сказал Эбби, — я обрел религию».
Эти слова ошеломили меня — Эбби и религия! Может его алкогольное безумие перешло в религиозное безумие. Для меня это было полным разочарованием. Я учился в прекрасном инженерном колледже, где у меня составилось представление о том, что человек является Божеством. Но я должен был соблюдать приличия, поэтому я добавил: «Эбби, а что это за религия?» «Знаешь, вряд ли я могу точно назвать ее. Я просто вхожу теперь в группу людей, Оксфордскую группу, хотя и не разделяю всех их учений. Но эти люди подали мне потрясающие идеи. Я должен был понять, что я сражен; я должен был понять, что мне надо критически оценить себя и признаться в своих ошибках перед другим человеком честно и в доверии; я должен был понять, что я обязан возместить тот вред, что я нанес другим людям. Мне сказали, что я должен совершенно бескорыстно приносить своего рода «пожертвования», что я должен открыть себя людям.
А сейчас, — добавил он, — насколько я понимаю, ты будешь смеяться над этим, но они учили меня, что я должен молить Бога, каким я его себе представляю, чтобы он дал мне силы исполнить эти простые правила. А если я не верю, что Бог вообще существует, я должен попробовать обращаться к Богу, который мог бы быть. И знаешь Билл, странная вещь, но даже до того, как я проделал все это, как только я решил, что попытаюсь с открытым сердцем сделать это, мне показалось, что моя проблема алкоголизма просто улетучилась из меня. И это совсем не похоже на старание воздержаться от употребления спиртного. На этот раз я почувствовал полное освобождение от этого желания и, знаешь, я уже не пил много месяцев».
Эбби не пытался давить на меня или обращать меня в свою веру. Вскоре он ушел. Несколько дней я продолжал пить. Но каждый раз при пробуждении я вспоминал о своем друге. Я не мог забыть того, о чем он мне поведал. Будучи собратьями по несчастью, один алкоголик разговаривал с другим.
Мои настроения колебались от восстания против Бога к надежде и потом обратно. Однажды, находясь в слезливом настроении, мне в голову пришла потрясающая мысль. Я решил, что пришло время мне самому провести некое религиозное исследование. Вспомнив, что при Голгофской церкви Сэма Шумейкера действовала миссия, куда друзья Эбби по Оксфордской группе поместили его, я решил поехать и посмотреть, что там происходит. Я вышел из подземки на пересечении Четвертой Авеню с Двадцать третьей стрит.
Я довольно долго шел по Двадцать третьей стрит. Это был довольно долгий пеший путь по 23-й авеню, и я стал останавливаться у каждого бара. Большую часть дня я провел в барах и совсем забыл о миссии. Уже стемнело, когда у меня в баре завязалась оживленная беседа с финном по имени Алек. Он рассказал мне, что в своей стране был мастером по изготовлению парусов и рыбаком. И при слове «рыбак» у меня что-то щелкнуло внутри. Я вдруг вспомнил о миссии. Там я обязательно встречу ловцов. Странно, но мне показалось, что это прекрасная идея. Я уговорил Алека пойти со мной и вскоре мы ужу стояли перед дверью миссии. Текс Франциско, бывший алкоголик, встречал нас у дверей. Он заведовал этим местом и попросил нас удалиться. Такое обращение разозлило (уязвило) нас, ведь мы пришли с добрыми намерениями.
Как раз в этот момент появился широко улыбающийся Эбби, который спросил: «А как начет тарелки бобов?» После еды у нас с Алеком немного просветлело в голове. Эбби сказал нам, что скоро в миссии начнется встреча, и спросил, не хотели бы мы остаться. Конечно, мы хотели, ведь именно для этого мы и были здесь. Вскоре мы втроем уже сидели на жестких деревянных лавках, расставленных в помещении. Я раньше никогда не посещал миссионерские организации и немножко поеживался, глядя на собравшихся — это были, в основном, опустившиеся люди. В помещении пахло смесью пота и алкоголя. Я хорошо представлял себе, какие страдания претерпевали собравшиеся здесь люди.